Будто в мельничные жернова попал.

— Вы участвовали в войнах, мэтр? — спросил преподобный. — В крупных сражениях?

— Не довелось. Несколько стычек с маврами в Кастилии и Арагоне, но «крупными сражениями» это никак нельзя назвать. Вы к чему?

— К тому, что я оказался свидетелем битвы при Фессалониках в 1343 году, когда Иоанн Кантакузин воевал против своего нынешнего соправителя, базилевса Иоанна Палеолога и императрицы–матери Анны Савойской. Входил в состав посольства Авиньона, после сражения помогал монахам искать раненых на поле, христианский долг… Превратить живого человека в эдакий farcio можно только на поле боя, в свалке, когда удары сыплются со всех сторон. Для обычного убийства вполне достаточно один раз ткнуть клинком или ударить топором по голове, но зачем глумиться над трупом?

— Желание что–то скрыть?

— Рациональное объяснение, — кивнул инквизитор. Оглянулся на помощников: — Брат Тейтберт, подайте мою сумку…

— Смотрите внимательно, — преподобный срезал ножом остатки холщевой ткани с бедра погибшего и протер кожу тряпицей смоченной в уксусе, убирая полоски крови. — Два следа от заточенного лезвия, плоть рассечена от подвздошья до колена. А это что? По внутренней стороне и до паха?

— Укус, — ахнул Рауль. — Кто–то сначала схватил его зубами, вырвал клок мяса, потом вцепился в…

— В места причинные, словно обученный боевой пес, — дополнил Брат Михаил, извлекая из сундучка на ремне полоску серебра с нанесенными делениями. Измерил. — Расстояние между клыками три парижских дюйма и четыре линии. Помельче оборотня из Виварэ, но тоже внушительно. Мессир фон Тергенау!

— Слушаю.

— В замке есть собаки?

— Проверено, ваше преподобие. Были. Все убиты.

— Даже так? — выпрямился Михаил Овернский. — Каким способом?

— Дворового пса как будто хищник загрыз. Господские охотничьи собаки зарезаны, предположительно мизерикордиями, били в загривок и в сердце.

— Другие животные?

— Овцы разбежались, овчарня пуста. Курятник нетронут. Две лошади мертвы, внешних повреждений мы не углядели.

— Лошади и собаки, — задумчиво сказал брат Михаил. — Впервые в жизни с таким сталкиваюсь. Ролло, Жак, берите остальных и съездите в соседние деревни. Потрясите мужланов. Хоть один должен был что–нибудь заметить или услышать! Пообещайте вознаграждение за достоверные сведения, предупредив, что лжесвидетельство — смертный грех, который будет караться не только на том свете, но и на этом.

— Как прикажете, ваше преподобие…

В разных углах двора и в хлеву нашли еще три тела. Больше всех повезло скотнику, нападавшие лишь отмахнули клинком по шее так, что голова повисла на кожном лоскуте — скорее всего, ночевавший в теплом овине крестьянский парень выскочил на шум, рядом валялась прихваченная с собой рогатина. Брызги крови, струями вырвавшееся из толстых шейных жил, видны и на соломенной крыше сушильни для снопов.

Михаил Овернский работал сосредоточенно, с каменным лицом, не проявляя эмоций. Снимал размеры ран кронциркулем, капал из пипетки щелочью или ацидумом на подозрительные пятна, диктовал выводы писарю. Изредка звал Рауля, посовещаться.

— Вы другим взглядом смотрите, не отвлекайтесь, — сказал преподобный. — Не верю я, что здесь обошлось без чародейства…

— И правильно не верите. След ауры заметен, однако он теряется из–за… Того, что вы носите с собой.

Преподобный взглянул на Рауля недовольно. Вздохнул. Плеснул на руки уксусом, смыл грязь. Сунул пальцы за ворот рясы.

— Это?

Керикон, крылатый жезл Гермеса, обвитый двумя лентами. Амулет сделан из беспримесного золота, цвет насыщенно–желтый, с бронзовинкой, без оттенков. В центре — крупный неограненый изумруд. Источник незримой энергии, силу впитывающий и силу отдающий.

— Эту штуковину создал Аполлоний Тианский, — вполголоса сказал Михаил. — Да–да, тот самый пифагореец постигший тайну «Скрижали измарагда». Немудрено, что вы почувствовали источаемую талисманом мощь. Предлагаете снять защиту?.. Я умею это делать. Знаю Sermo Perfectus , Совершенное Слово…

— Папский инквизитор пользуется плодами герметических наук? — так же тихо ответил Рауль. — И волшебством язычников?

— Исключительно ad majorem Dei gloriam. Что ж, если вы просите… — преподобный провел над кериконом правой ладонью, что–то неслышно прошептал. — Довольны?

Мир для Рауля вспыхнул новыми красками — оказывается, апотропей Трисмегиста или полностью блокировал, или во много раз снижал силу любой магии. Вот почему рядом с Михаилом Овернским чародейские эманации становятся едва заметными, а то и вовсе исчезают! Инквизитор отлично защищен от колдовской атаки со стороны, большинство направленных на него заклятий потеряют силу, рассыплются, или не окажут надлежащего влияния!

Зато теперь многое стало куда понятнее — двор Вермеля расцветился сине–голубыми, шафрановыми и пепельно–серыми линиями. Появились нехорошие черные отметины, будто угольная крошка рассыпана, запах… Псиной, что ли несет?

Последующие действия мэтра доминиканцев если не озадачили, то вызвали живой интерес. Рауль едва не бегом кинулся к сторожке, затем сразу к овину, опустился на колени возле трупа скотника, погладил ладонью камни и рогатину, после чего выскочил за ворота замка, пробираясь через снежный завал к подошве холма.

— Сюда! Быстрее! Брат Михаил!

— Что? — выдохнул преподобный, спустившись. — Нашли что–нибудь?

— Еще как…

Мэтр указал на тело, лежащее у ног.

— Значит, все–таки магия?

— Назвать ликантропию «магией» в строгом понимании нельзя. Это, скорее проклятие. Перед вами последствия неполного превращения. Жуть берет.

Михаил Овернский против ожиданий остался невозмутим, в глазах проскользнула тень понимания и узнавания. Еще бы, победитель чудовища из Виварэ!

Omnio [19] , оно выглядело как человек. Почти, да не совсем.

Совершенно обнаженный мужчина, отлично сложенный, роста изрядного, но не такой великан как трактирщик Гозлен. Русоволосый, как и большинство жителей Па де Кале, Артуа и поморской Фландрии. Только ни у единого из потомков Адама и Евы невозможно найти вместо ступней и ладоней волчью пясть, с пятью темными подушечками и когтями. Голени и предплечья деформированы, искривлены и тоже напоминают оконечье звериной лапы.

— Не успел удрать, — усмехнулся преподобный. С трудом оттянул пальцем нижнюю губу оборотня, на холоде труп закоченел. — Клыки втянулись не до конца, видите? Рана смертельная. За упокой души скотника я отслужу отдельную messa in suffragio. Когда ликантроп напал на привратника и тот наверняка поднял крик, — не станешь же молчать, когда тебя режут на кусочки или рвут клыками? — парень схватил вилы–рогатину, ткнул в первого попавшегося противника и только затем получил удар мечом… Ткнул исключительно удачно, в область сердца. Второе острие проткнуло печень. Оборотень умер быстро, в момент преображения из зверя в человека…

— Ликантропов традиционно убивают серебром, — заметил Рауль. — Серебряный наконечник стрелы или арбалетного болта, посеребренный клинок…

— Далеко не всегда, мэтр! Вы должны это знать! Argentum незаменим в противоборстве с нечистью, однако следует помнить, что ликантропия вызывается не только чарами и проклятием, но и врожденными способностями Древних… Подозреваю, тот самый случай. Будь здесь черная магия, вы бы сразу сказали мэтр. Верно?

— Представления не имею, разочарую я вас или обнадежу, — проговорил Рауль хмуро поглядывая на оборотня. — Шлейф черной магии в Вермеле прекрасно различим. Necromamtia et maleficia. В воздухе будто рой мошкары висит, вы увидеть не можете, а я вижу отчетливо…

— Очень хорошо, — сказал брат Михаил. Уточнил: — Хорошо для расследования.

— Преподобный! — воззвали со стороны ворот замка. Монах в бело–черном, размахивает руками. — Брат Ксавьер просит вас немедля подняться! Поторопитесь!

* * *

… — Вы не похожи на человека впечатлительного.